— Четыре. Может, пять. Могу заглянуть в его ежедневник, если вам нужно знать точно.
— Он еще здесь?
— Все его вещи здесь. В его завещании изъявлена воля, чтобы все его вещи были отданы на благотворительность, но не сказано на какую. Церковный совет велел все упаковать и хранить, пока они не примут решение, куда их отправить. Может, хотите на них взглянуть?
— Если можно.
— В кабинете.
Она опять повела их по коридору, мимо лестницы. Очевидно, она только что вытерла пятна на ковре, так как Линли заметил влажные полоски, которых не видел, когда они вошли в дом: возле двери и неровный след до лестницы, где вымыта была и стена. Рядом с урной, стоявшей напротив лестницы, лежал клочок цветной ткани. Когда Полли прошла, Линли поднял его. Это был газ, расшитый золотыми нитками. Вроде индийских платьев и юбок, которые часто продаются на открытых рынках. Он задумчиво повертел его в пальцах, ощутив необычную жесткость, и поднес к свету, который Полли включила, когда они шли в переднюю часть дома. Материал был сплошь в ржавых пятнах. По краям висели нитки — он был оторван от большого куска. Линли рассмотрел его, сунул в карман и последовал за Сент-Джеймсом в кабинет викария.
Полли остановилась у письменного стола. Зажгла на нем лампу, но расположилась так, чтобы ее волосы отбрасывали косую тень на лицо. Комната была заполнена картонками, снабженными надписями. Одна была открыта. В ней лежала одежда; возможно, и брюки, которые надела Полли.
— Много у него было вещей, — заметил Линли.
— Стоящих мало. Просто он не любил ничего выбрасывать. И если я собиралась что-то отправить в мусорный контейнер, приходилось класть эту вещь на его стол, на рабочий поднос, чтобы он разрешил. Он хранил буквально все, особенно то, что было связано с Лондоном. Музейные билеты, одноразовый проездной на метро. Словно сувениры. И вообще собирал всякие странные вещи. Бывают такие люди, верно?
Линли прошелся вдоль коробок, читая наклейки. «Просто книги, книги для туалета, приходские дела, гостиная, церковное облачение, обувь, кабинет, письменный стол, спальня, проповеди, журналы, странные вещи…»
— Что это? — спросил он о последней коробке.
— Вещи из его карманов, вырезки. Театральные программки. Всякая всячина.
— А где ежедневник?
Она показала на коробки, помеченные как «кабинет», «письменный стол» и «книги». Их оказалась как минимум дюжина. Линли стал выкладывать.
— Кто еще просматривал вещи викария, кроме вас? — поинтересовался он.
— Никто, — ответила она. — Церковный совет велел мне все упаковать, запечатать и надписать, но сами они пока не смотрели. Думаю, они захотят сохранить коробку с приходскими делами и, возможно, с проповедями для нового викария. Одежду можно отдать…
— А до того, как вы упаковали вещи в коробки? — спросил Линли. — Кто-нибудь их просматривал?
Она заколебалась.
— После смерти викария, — пояснил Линли, — в ходе следствия кто-то просматривал его вещи?
— Констебль, — сказала она.
— Он один просматривал вещи викария? Вы были с ним? Или его отец?
Она облизнула верхнюю губу.
— Я приносила ему чай. Каждый день. Заходила и уходила.
— Значит, он работал один? — Когда она кивнула, он сказал: — Понятно, — и распечатал первую коробку, Сент-Джеймс — вторую. — Мэгги Спенс была частой гостьей в этом доме, насколько я понимаю. Любимицей викария.
— Пожалуй.
— Они встречались наедине?
— Наедине? — Полли поглядела на костяшку большого пальца.
— Викарий и Мэгги. Они встречались одни? Здесь? В гостиной? Где-нибудь еще? Наверху?
Полли обвела глазами комнату, словно роясь в памяти.
— Главным образом тут, пожалуй.
— Одни?
— Да.
— Дверь была заперта или нет?
Она стала открывать крышку картонки.
— Заперта. В основном. — Прежде чем Линли задал следующий вопрос, она продолжала: — Они любили разговаривать. О том, что написано в Библии. Я приносила им чай. Он сидел в этом кресле, — она показала на мягкое кресло, на котором сейчас стояли три картонки, — а Мэгги на табурете. Вот тут. Перед столом.
На расстоянии безопасных четырех футов, отметил Линли. Интересно, кто поставил так табурет: Сейдж, Мэгги или сама Полли.
— А что, викарий встречался и с другими молодыми людьми из прихода?
— Нет. Только с Мэгги.
— Вам это не кажется необычным? В конце концов, как я понял, при церкви существовал социальный клуб для подростков. Он никогда не встречался с кем-то из них?
— Когда он только приехал сюда, в церкви была устроена встреча с подростками. Чтобы создать клуб. Я напекла для них булочки.
— Сюда приходила только Мэгги? А ее мать?
— Мисес Спенс? — Полли нарочито медленно рылась в картонке. Будто собирала рассыпавшиеся машинописные листки. — Она никогда тут не была, мисес Спенс.
— А звонила?
Полли задумалась. Наискосок от нее Сент-Джеймс рылся в пачке бумаг и листовок.
— Один раз. Ближе к ужину. Мэгги была еще тут. Она велела ей возвратиться домой.
— Она сердилась?
— Трудно сказать. Она просто спросила, здесь ли Мэгги. Я сказала «да» и привела ее. Мэгги говорила в основном — да, мамочка, нет, мамочка и, пожалуйста, послушай, мамочка. Потом пошла домой.
— Огорченная?
— Похоже, да. Словно в чем-то провинилась. Она обожала викария, Мэгги. Он тоже ее любил. Но ее мать была против их дружбы. Вот Мэгги и забегала к нему тайком.