Картина без Иосифа - Страница 122

122

Очередной переезд она называла новым приключением, пытаясь превратить их бегство в игру. Она проиграла, лишь когда перестала бегать.

Джульет стала подниматься по ступенькам. Сердце замирало от страха. Почему она убежала? Что они ей сказали? Что она знает?

Дверь в комнату Мэгги была полуприкрыта, и она распахнула ее. Лунный свет струился сквозь ветки липы, росшей за окном, и падал волнистыми узорами на кровать. На ней свернулся клубочком кот и, прикрыв голову лапами, притворялся спящим, чтобы Джульет его пожалела и не прогнала. Панкин был первым компромиссом, на который пошла Джульет ради Мэгги. Пожалуйста, пожалуйста, я так хочу котенка, мамочка, — просьба показалась ей такой простой. Она не понимала в то время, что, выполнив одно желание, доставив дочери радость, ей захочется выполнять и другие. Сначала пустяки — ночевки с подружками в разных домах, поездка в Ланкастер с Джози и ее матерью, — все это привела к тому, что Мэгги привязалась к месту, где они теперь жили. В результате появился Ник. А потом викарий.

Джульет села на край кровати и зажгла свет. Панкин спрятал голову еще глубже в лапы, хотя кончик хвоста, зашевелившись, выдал его. Джульет погладила его. Он не был таким чистым, как раньше. Слишком много рыскал в лесу. Еще шесть месяцев, и он совсем одичает. Инстинкт… никуда не денешься от него.

На полу возле кровати лежал толстый альбом дочки, с разорванной и помятой обложкой и такими истрепанными листками, что их углы просто расслаивались. Джульет взяла его, положила на колени. Подарок, когда ей исполнилось шесть лет. Ее рукой крупными буквами было напечатано на первой странице: «Альбом Важных Событий». Судя по толщине, почти весь альбом был заполнен. Джульет никогда туда не заглядывала, не хотела вторгаться в маленький мир Мэгги, но сейчас стала листать его, побуждаемая не столько любопытством, сколько потребностью почувствовать присутствие дочки и понять ее.

Первая часть представляла собой детские памятки: обведенная большая рука, а внутри нее маленькая, и слова «мамочка и я»; придуманное сочинение «Моя собака Фред», на которой учительница написала: «Какой у тебя славный песик, Маргарет»; программка вечера рождественских песнопений, где она участвовала вместе с детским хором, который пел очень плохо и напыщенно «Аллилуйя» из «Мессии» Генделя; лента, означавшая второе место в научном проекте по растениям; и дюжины фотографий и почтовых открыток, посвященных их поездкам на Гебриды, на Святой остров, подальше от толп в Озерный край. Джульет перелистывала страницы, касалась кончиками пальцев рисунка, водила по краю ленточки, изучала лицо дочери на каждом снимке. Это была настоящая история их жизни, коллекция, говорившая о том, что она и ее дочь ухитрились построить свой дом на песке.

Вторая часть альбома рассказывала о цене, которую пришлось заплатить за такую жизнь. Она представляла собой коллекцию газетных и журнальных вырезок, статей об автогонках. Среди них были фотографии мужчин. Впервые Джульет увидела, что ее слова «он погиб в автокатастрофе, милая» приняли в воображении Мэгги героические размеры, а из нежелания Джульет говорить на эту тему получился отец, которого Мэгги могла любить. Ее отцами были победители гонок в Индианаполи-се, Монте-Карло, Ле-Мане. Они вспыхивали пламенем на треке в Италии, но уходили с гордо поднятой головой. Они теряли колеса, сталкивались, открывали шампанское и размахивали в воздухе спортивными трофеями. Единственное, что их объединяло, это то, что они живы.

Джульет закрыла альбом. Я всегда оберегала тебя, мысленно обращалась Джульет к дочери. Для матери самое страшное — потерять ребенка. От такого горя можно сломаться. Поэтому не надо рисковать, чтобы все ужасы мира не обрушились на тебя.

Ты еще не знаешь этого, милая, потому что не испытывала того момента, когда мучительные судороги твоих мышц и потребность вытолкнуть из себя и одновременно кричать наконец-то заканчиваются появлением этой маленькой человеческой массы, которая орет и дышит и засыпает на твоем животе, голенькая рядом с твоей наготой, беспомощная, еще слепая, а ручки инстинктивно пытаются что-то ухватить. И когда эти маленькие пальчики сжимают твои… нет, даже не тогда… когда ты глядишь на эту жизнь, которую ты создала, то понимаешь, что готова на любые страдания, только бы ее защитить. В основном ради себя самой, конечно, потому что все, что реально, — это жизнь, дыхание.

И это самый большой из моих грехов, милая Мэгги. Я пустила процесс вспять и лгала, делая так, потому что не могла предстать перед чудовищностью потери. Но теперь я скажу тебе правду. То, что я сделала, я сделала отчасти ради тебя, моя дочь. Но то, что делала в прошедшие годы, делала в основном для себя.

Глава 22

— Только не думай, Ник, что нам нужно останавливаться, — стоически произнесла Мэгги. Ее челюсть ужасно болела, потому что она стиснула зубы, чтобы они не стучали, а кончики пальцев онемели, несмотря на то, что она держала руки в карманах, сжав их в кулаки, почти всю дорогу. Она устала от ходьбы, от прыжков через живую изгородь, через стенки и в канавы, когда они слышали шум приближающейся машины. Но сейчас, несмотря на темноту, было совсем еще рано, и она понимала, что на темноту вся их надежда.

Они старались держаться в стороне от дороги, направляясь на юго-запад в сторону Блэкпула. Идти было трудно и по полям, и по вересковым пустошам, но Ник слышать не хотел о дороге, пока они не отошли от Клитеро на добрых пять миль. Но и тогда он не хотел идти по дороге на Лонгридж, где, по его плану, они попросят водителя какого-нибудь грузовика подвезти их до Блэкпула. Вместо этого, считал он, им лучше идти сейчас по извилистым проселкам, огибая фермы, хуторки и при необходимости открытые поля. Так, конечно, гораздо дальше, зато безопасней, и она не пожалеет, что они так пошли. В Лонгридже, уверял он Мэгги, им уже ничто не грозит. Но до той поры придется прятаться.

122