Картина без Иосифа - Страница 127

127

— Но я не думал, что так… Мэг, послушай. Я не смогу заботиться о тебе, если не буду ходить в школу. Я хочу выучиться на ветеринара. И тогда мы будем вместе. Но я Должен…

— Ты лгал.

— Нет!

— Ты позвонил своему папе из Клитеро, когда ходил покупать еду. Ты сказал ему, куда мы идем. Разве не так?

Он промолчал. А молчание — знак согласия. Мэгги продолжала смотреть в окно. Каменные стены сменились живыми изгородями. Фермерские земли — полями. На вересковых пустошах к небу поднимались холмы, словно ланкаширские черные стражи.

Вместе с приемником мистер Уэр включил печку, но Мэгги дрожала от холода. Он был у нее внутри. Никогда больше ее не согреют лживые обещания Ника.

Кончилось все тем же, чем и началось, — ее матерью. Когда мистер Уэр въехал во двор Коутс-Холла, дверь коттеджа открылась и появилась Джульет Спенс.

— Мэг! — прошептал Ник. — Подожди! — Но она распахнула дверцу. Голова раскалывалась, ноги не слушались.

Она слышала, как подошла мама, стуча ботинками по камням. Она ждала. Чего — сама не знала. Гнева, нравоучений, наказания. Но теперь ей все равно.

— Мэгги? — Голос Джульет звучал необычно глухо.

Мистер Уэр принялся объяснять. До Мэгги долетали обрывки фраз: «отвел ее к дяде… немного прошлись пешком… голодная, думаю… устали как черти… Ох уж эти дети. Порой не знаешь, что с ними делать…»

Джульет кашлянула:

— Не знаю, как благодарить вас… Френк.

— Не думаю, что у них были дурные намерения, — сказал мистер Уэр.

— Разумеется, — согласилась Джульет. — Я уверена.

Машина дала задний ход, развернулась и поехала по разбитой дороге. Мэгги не в силах была поднять голову.

Веки словно налились свинцом. Почувствовав ласковое прикосновение к волосам, она испуганно отпрянула.

— В чем дело? — спросила мать, охваченная тревогой.

Мэгги ничего не могла понять. Ведь самое худшее уже произошло: она снова с матерью, спасения нет. Глаза ее затуманились слезами, она с трудом сдерживала рыдание.

— Пойдем в дом, Мэгги, холодно. Ты вся дрожишь, — сказала Джульет и направилась к коттеджу.

Мэгги подняла голову. Ник уехал, мама уходит. Ей не на кого больше надеяться. У нее нет пристанища, где можно отдохнуть. Она зарыдала. Мать остановилась.

— Поговори со мной, — сказала Джульет. Голос ее дрогнул. — Расскажи, что случилось. Почему ты убежала. Мы не сможем вместе жить, пока ты не расскажешь.

Мать стояла на ступеньке, Мэгги — во дворе. Но девочке казалось, что между ними расстояние во много миль. Она хотела подойти ближе, но не решалась. Она не видела лица матери и не могла понять, что та задумала. Что означает дрожь в ее голосе — боль или ярость.

— Мэгги, милая, давай поговорим, прошу тебя. Умоляю!

Беспокойство матери было искренним, и сердце Мэгги болезненно сжалось. Она всхлипнула:

— Ник обещал, что будет обо мне заботиться, ма. Что любит меня, что я необыкновенная, что мы с ним созданы друг для друга, но он врал, сказал отцу, чтобы он приехал за нами, а от меня это скрыл, а я думала… — Она зарыдала. Но это не было единственной причиной ее страданий. Просто она поняла, что теперь ей некуда идти и некому верить. А ей так нужна была опора, так нужен был дом.

— Мне так жаль тебя, милая.

И столько искренности и доброты было в этих словах, что Мэгги стало легче рассказывать дальше.

— Он притворился, что укротил собак, что нашел хорошие одеяла и… — Слова вырвались бурным потоком. Лондонский полицейский, разговоры после школы, шепот, сплетни. И наконец: — Я очень испугалась.

— Чего именно?

Мэгги не могла найти нужных слов. Она стояла на ночном ветру, не в силах двинуться с места. Потому что позади не было ничего, а впереди — пустота.

В этот момент Джульет сказала:

— Боже мой, Мэгги, как ты могла подумать… Ты вся моя жизнь. Все, что у меня есть. Ты… — Она прислонилась к дверному косяку, закрыла руками глаза и зарыдала.

Звук был ужасный, прерывистый, низкий и безобразный, словно кто-то вытягивал из нее внутренности. Словно она умирала.

Мэгги никогда не видела мать плачущей и запаниковала. Мамочка всегда была сильной, волевой, всегда знала, что делать. Но сейчас Мэгги увидела, что мама не так уж отличается от нее, когда ей больно. Она подошла к ней:

— Мама?

Джульет тряхнула головой:

— Я не могу это исправить. Я не могу ничего изменить. Не сейчас. Не могу. Не проси меня.

Она круто повернулась и пошла в дом. Онемев, Мэгги поплелась за ней на кухню и смотрела, как мать села за стол и уткнулась лицом в ладони.

Мэгги не знала, что делать, поэтому поставила чайник и стала ходить по кухне, собирая все к чаю. Когда она все приготовила, слезы Джульет высохли, но под жестким верхним светом она выглядела старой и больной. От глаз длинными зигзагами протянулись морщины. Кожа покрылась красными пятнами. Волосы повисли унылыми космами. Она протянула руку к металлическому держателю, достала из него бумажную салфетку и высморкалась в нее. Затем взяла другую и вытерла лицо.

Зазвонил телефон. Мэгги не пошевелилась. Мать сняла трубку. Ее разговор был коротким и сухим.

— Да, она здесь… Френк Уэр их нашел… Нет… Нет… Я не… Не думаю, Колин… Нет, не сегодня. — Она медленно положила трубку. С минуту она глядела на телефон, а Мэгги на нее, потом вернулась к столу.

Мэгги принесла чай.

— С ромашкой, — сказала она. — Вот, мамочка.

Немного выплеснулось на блюдце, и Мэгги потянулась за салфеткой, чтобы промокнуть. Мать удержала ее за запястье.

127