Картина без Иосифа - Страница 130

130

— Пускай будет так, — сказала Полли.

— Пускай?… — В голосе Риты звучало удивление.

— Это не он. Я не была чиста в своих намерениях. Я лгала Богине. Она услышала и наказала меня. Так что дело не в нем. Он был в Ее руках.

Рита взяла ее за локоть и повернула к зеркалу, висевшему над ванной. Оно все еще было матовым от пара, и Рита яростно провела по нему несколько раз ладонью и вытерла ее о свой кафтан.

— Гляди сюда, Полли, — сказала она. — Гляди, и хорошенько. Давай. Немедленно.

Полли увидела отражение того, на что уже смотрела. Страшные следы его зубов на ее груди, синяки, продолговатые следы ударов. Она закрыла глаза, но соленые слезы просачивались сквозь ее ресницы.

— Девочка, ты думаешь, что Она так наказывает? Думаешь, Она посылает ублюдка с изнасилованием на уме?

— Желание возвращается в троекратной силе к желающему, каким бы оно ни было. Ты это знаешь. Я не была чиста в своих помыслах. Я хотела Колина, но он принадлежал Энни.

— Никто никому не принадлежит! — твердо сказала Рита. — И Она не использует секс — самую силу творения — для наказания Ее жриц. Твои мысли улетели. Ты смотришь на себя вроде как те ма-лохольные христианские святые: «Пища для червей… бренная плоть. Она врата, через которые входит дьявол… укус скорпиона…» Вот как ты смотришь сейчас на себя, верно? Как на половую тряпку, на что-то испорченное.

— Я делала неправильные вещи на Колина. Бросала круг…

Рита повернулась к ней и решительно схватила ее за руку.

— И ты бросишь его снова, прямо сейчас, со мной. Марсу. Как я тебе говорила и ты должна была давным-давно делать.

— Я бросала Марсу, как ты и сказала, позавчера. Я отдала золу Энни. И положила вместе с золой кольцевой камень. Но я не была чистой.

— Полли! — Рита встряхнула ее. — Ты ничего не сделала неправильного.

— Я желала ее смерти. Я не могу забрать назад это желание.

— И ты думаешь, она не хотела своей смерти? Ее внутренности были съедены раком, дочка. Он поднимался от ее яичников по животу к печени. Ты все равно не могла ее спасти. Ее никто не мог спасти.

— Богиня могла. Если бы я правильно действовала. Но я этого не сделала. Так что Она меня наказала.

— Не будь такой прямолинейной. Это не наказание — то, что с тобой случилось. Это зло, его зло. И мы поглядим, как он заплатит за это.

Полли сняла руки матери со своих рук.

— Ты не станешь использовать магию против Колина. Я не позволю тебе.

— Поверь мне, девочка, я не собираюсь использовать магию, — сказала Рита. — Я имела в виду полицию. — Она повернулась и направилась к двери.

— Нет. — Полли вздрогнула от боли, когда нагнулась и подняла халат с пола. — Ты напрасно их позовешь. Будет ложный вызов. Я не стану с ними говорить. Ни слова не скажу.

Рита остановилась и взглянула на дочь:

— Ты послушай меня…

— Нет. Ты меня послушай, мама. То, что он сделал, не имеет значения.

— Не имеет?… Это все равно что сказать, что ты сама ничего не значишь.

Полли решительно завязывала пояс на халате до тех пор, пока он и ее ответ не оказались на месте.

— Да, я это знаю, — прошептала она.

— Так что телефон Социальной службы вселил в Томми уверенность, что причина, побудившая ее избавиться от викария, какой бы она ни была, скорее всего связана с Мэгги.

— А как ты считаешь?

Сент-Джеймс открыл дверь в их комнату и запер ее за ними.

— Не знаю. Меня что-то все еще гложет. Дебора сбросила с ног туфли, села на кровать, подвернула ноги на манер индусов и стала растирать ступни.

— Мои ноги чувствуют себя на двадцать лет старше, чем я сама, — вздохнула она. — По-моему, женские туфли придуманы садистами. Их нужно всех перестрелять.

— Туфли?

— И туфли тоже. — Она вытащила из волос черепаховый гребень и швырнула его на комод. На ней было зеленое шерстяное платье в тон ее глаз; оно окутывало ее подобно мантии.

— Может, твои ноги чувствуют себя на сорок пять, — заметил Сент-Джеймс, — но сама ты выглядишь на пятнадцать лет.

— Из-за освещения, Саймон. Оно приятно приглушено. Привыкай к такому, договорились? Теперь оно всегда будет таким.

Он засмеялся, снимая куртку. Затем расстегнул часы и положил их на журнальный столик под лампу с абажуром, чьи кисточки уже решительно об-махрились на кончиках. Он присоединился к ней, устроился полусидя-полулежа на кровати, опираясь на локти, пристроил поудобней свою больную ногу.

— Я рад, — сказал он.

— Почему? Ты полюбил приглушенный свет?

— Нет. Но я радуюсь этому «всегда».

— А ты боялся, что его не будет?

— Если честно, то с тобой никогда не знаешь, чего ждать.

Она подтянула колени и положила на них подбородок, накрыв ноги подолом платья. Ее взгляд зафиксировался на двери ванной.

— Пожалуйста, даже не думай об этом, любовь моя, — сказала она. — Не допускай и мысли о том, что мы с тобой поплывем в разные стороны из-за того, какая я есть или что я делаю. У меня трудный характер, я знаю…

— Ты всегда была такой.

— …но то, что мы вместе, — самая важная вещь в моей жизни. — Он ничего не ответил, и она повернула к нему лицо, по-прежнему не отрывая подбородок от коленей. — Ты веришь в это?

— Хотелось бы.

— И что мешает?

Он намотал на палец ее локон и посмотрел, как он переливается на свету. По цвету он был где-то между рыжим, каштановым и светлым. Он даже затруднялся назвать его цвет.

130