Картина без Иосифа - Страница 25

И вот она пришла в церковь Св. Иоанна Крестителя на вечернюю службу. Она почти не слушала проповедь. Почти не слушала гимны. Она глядела на доску с затейливым распятием и на алтарь. Там Десять Заповедей — выгравированных на отдельных бронзовых табличках — висели на заал-тарном экране, и она поймала себя на том, что ее внимание помимо ее воли направлено на седьмую заповедь. Был праздник урожая. Ступеньки алтаря были усыпаны разнообразными приношениями. Снопы зерновых, желтые и зеленые кабачки, картофель в корзинках и несколько бушелей бобов наполнили воздух церкви сытым ароматом осени. Но Мэгги этого не замечала, потому что сейчас ей было не до даров, и она не слышала ни молитв, ни рокочущего органа. Свет от главной люстры в алтаре, казалось, падал прямо на бронзовые таблички, и она отчетливо видела слова «не прелюбодействуй». Они росли, расширялись, надвигались на нее, обвиняя и грозя.

Она успокаивала себя тем, что прелюбодеяние означает нарушение обета верности, данного при венчании. Но она понимала, что под «прелюбодеянием» подразумевается не только сам акт, а вообще неподобающее поведение: нечистые мысли о Нике, низменные желания, сексуальные фантазии и вот теперь блуд, самый страшный грех. Грязная и испорченная, она обречена на проклятье.

Если бы только она могла отречься от своего поведения, почувствовать отвращение к самому акту и к тем чувствам, которые он в ней пробудил, тогда Господь, возможно, простил бы ее. Если бы только само прелюбодеяние заставило ее почувствовать себя нечистой, Он и не обратил бы внимания на этот маленький проступок. Если бы только она не желала Ника, не жаждала слияния их тел — вновь и вновь, даже сейчас, в церкви.

Грех, грех, грех. Она опустила голову на кулаки и сидела так, не слыша ничего. Она молилась, страстно взывала к милости Божией, закрыв глаза так крепко, что в них прыгали звезды.

— Прости, прости, прости, — шептала она. — Не наказывай меня. Я больше этого не сделаю. Я обещаю, обещаю. Прости.

Это была единственная молитва, которую ей удавалось произнести, и она бездумно повторяла ее, охваченная потребностью в прямом общении с высшим миром. Она не слышала, как подошел к ней викарий, не знала, что вечерняя служба закончилась, что церковь опустела, пока не почувствовала на своем плече чью-то твердую руку. Она вскрикнула и подняла голову. Все люстры были погашены. Оставался лишь зеленоватый свет от алтарной лампы, который падал на лицо священника, отбрасывая длинные тени от мешков у него под глазами.

— Он само милосердие, — спокойно произнес викарий. Его голос успокаивал словно теплая ванна. — Не сомневайся в этом. Он существует ради того, чтобы прощать.

От торжественного тона и добрых слов на глаза ей навернулись слезы.

— Я слишком грешна, — сказала она. — Я не представляю, как Он может меня простить.

Его рука сжала ее плечо, потом отпустила. Он велел ей подняться с колен и сесть на скамью, а затем показал на алтарную перегородку с заповедями.

— Если последними словами Господа были «Прости их, Отец» и если Его Отец простил — а это мы знаем точно, — тогда почему же он не простит и тебя? Каким бы большим ни был твой грех, он не может идти ни в какое сравнение с грехом предания смерти Сына Божьего. Согласна?

— Нет, — прошептала она сквозь слезы. — Ведь я же знала, что это нехорошо, но все равно сделала, потому что мне этого хотелось.

Он достал из кармана носовой платок и протянул ей.

— Такова природа греха. Мы сталкиваемся с искушением, становимся перед выбором и выбираем неразумно. Ты не одна такая. Но если ты всем сердцем решила не повторять этот грех снова, тогда Бог тебя простит. Семьдесят раз по семь. Можешь не сомневаться.

Вся проблема состояла в том, что в ее сердце не находилось решимости. Ей хотелось дать обещание. Хотелось самой поверить в него. Но еще больше хотелось встречаться с Ником.

— Дело вот в чем, — сказала она и поведала викарию обо всем.

— Мама знает, — закончила она, теребя пальцами его носовой платок. — И очень сердится.

Священник потупился и, казалось, пристально разглядывал выцветшую вышивку на молельном коврике.

— Сколько тебе лет, милая?

— Тринадцать, — ответила она. Он вздохнул:

— Господи.

Слезы снова навернулись ей на глаза. Она вытерла их, всхлипнула и сказала:

— Я плохая. Я это знаю. Знаю. И Господь тоже знает.

— Нет. Это не так. — Он дотронулся до ее руки. — Меня смущает твое стремление стать поскорее взрослой. Из-за этого ты столкнешься со множеством проблем и неприятностей, ведь на самом деле ты еще маленькая.

— Меня это не волнует.

Он мягко улыбнулся:

— Правда?

— Я люблю его, и он любит меня.

— Именно с этого и начинаются проблемы и неприятности. Согласна?

— Вы смеетесь надо мной? — обиделась она.

— Я говорю правду. — Он перевел взгляд с нее на алтарь. Его руки лежали на коленях, и Мэгги обратила внимание, как напряжены его пальцы. — Как тебя зовут?

— Мэгги Спенс.

— До сегодняшнего дня я не видел тебя в церкви, верно?

— Нет. Мы… Мама почти не ходит в церковь.

— Понятно. — Он по-прежнему сжимал колени. — Ну, ты столкнулась с одним из самых больших искушений в очень юном возрасте, Мэгги Спенс. Как тебе справиться с грехами плоти? Еще до рождества Господа нашего древние греки рекомендовали умеренность во всем. Понимаешь, они знали, какие последствия ждут человека, который излишне чем-то увлекается.