Картина без Иосифа - Страница 69

— Рада это слышать.

Наступило молчание. В это время он представил себе, где она сейчас — в ее спальне в квартире на Онслоу-сквер, на кровати, подобрав под себя ноги, а изголовье цвета слоновой кости создает контраст ее волосам и глазам. Он даже увидел, как она держит телефонную трубку — обхватила ее обеими руками, словно защищая ее, себя или разговор, который она ведет. Серьги она уже сняла и положила на ореховый столик у кровати, тонкий золотой браслет еще обхватывает ее руку, на шее такая же цепочка, до которой, как до талисмана, дотрагиваются ее пальцы, когда движутся дюйм за дюймом от телефона к ее шее. А там, в ямочке на ее горле, притаился запах, ее запах — что-то среднее между цветами и лимоном.

Оба заговорили одновременно:

— Мне не следовало…

— У меня такое чувство…

…и оба оборвали речь с быстрым нервным смешком, который служит подтекстом беседы между любовниками, которые боятся потерять то, что так недавно нашли. Вот почему Линли в одно мгновение отбросил все планы, которые он только что обдумывал перед ее звонком.

— Я люблю тебя, дорогая, — сказал он. — Мне очень жаль, что все так получилось.

— Ты сбежал от меня?

— На этот раз да. Сбежал. По привычке.

— Я не могу на тебя за это сердиться, верно? Я и сама делала так достаточно часто.

Снова молчание. Наверное, на ней шелковая блузка, шерстяные брюки или юбка. Ее жакет лежит там, куда она его положила, в ногах кровати. Туфли стоят на полу. Свет, должно быть, зажжен, бросая перевернутое треугольное пятно на цветы и обои, просачиваясь сквозь абажур, чтобы коснуться ее кожи.

— Но ты ведь ни разу не сбежала, чтобы сделать мне больно, — сказал он.

— Так ты поэтому уехал? Чтобы причинить мне боль?

— Опять же по привычке. Мне тут нечем гордиться. — Он взялся за телефонный шнур и стал крутить его в пальцах; ему хотелось прикоснуться к чему-то вещественному, раз он перенес себя на двести пятьдесят миль на север и не мог прикоснуться к ней. Он сказал: — Хелен, этот проклятый галстук нынешним утром…

— Дело было не в нем. Он стал лишь поводом. И ты это знал. Я не хотела в этом признаться.

— В чем же тогда?

— В страхе.

— Перед чем?

— Перед еще одним шагом вперед, как я полагаю. Я боялась, что буду любить тебя еще больше, чем в тот момент. Что ты займешь слишком много места в моей жизни.

— Хелен…

— Я могу легко раствориться в любви к тебе. Но пока не знаю, хочу ли.

— Что может быть лучше любви?

— Но вслед за любовью приходит печаль. Когда это случится, никто не знает. Но случится непременно. Это лишь вопрос времени. Я и пытаюсь понять: нужна ли мне печаль и в какой пропорции. — Он представил, как ее пальцы легли на ключицу — жест самозащиты. — А печаль сродни боли. Разве это не ужасно? Поэтому я боюсь тебя.

— Ты должна мне доверять, Хелен, если мы хотим продвинуться дальше.

— Понимаю.

— Я не принесу тебе горя.

— Не нарочно. Конечно. Я хорошо это понимаю.

— Что же тогда?

— Я боюсь потерять тебя, Томми.

— Не потеряешь. С какой стати? Почему?

— По тысяче причин.

— Из-за моей работы?

— Из-за тебя самого.

Он почувствовал, как его уносит прочь, главным образом от нее.

— Значит, дело все-таки в галстуке, — сказал он.

— В других женщинах, — уточнила она. — Но больше всего в каждодневных тревогах, в самой жизни, в том, как люди трутся друг о друга и преждевременно теряют свои лучшие качества. Я не хочу этого. Не хочу проснуться однажды утром и понять, что разлюбила тебя еще пять лет назад. Не хочу поднять глаза от тарелки и увидеть на твоем лице разочарование.

— Ты права, Хелен, риск, разумеется, есть. Причина — недостаток доверия. Впрочем, одному Богу известно, что нас ждет, раз мы даже не можем съездить вместе на Корфу.

— Мне очень жаль, что так получилось. Из-за меня. Я была утром не в себе.

— Но сейчас ты свободна от этого.

— Я не хочу. Не хочу быть свободной от этого. Свободной от тебя. Не хочу, Томми. — Она вздохнула. Ему послышалось в ее вздохе сдерживаемое рыдание. Правда, насколько ему известно, Хелен рыдала только один раз в жизни — в двадцать один год, когда ее мир разлетелся на куски по вине автомобиля, за рулем которого сидел он сам, — и он всерьез сомневался, что она стала бы рыдать из-за него еще раз. — Как мне хочется, чтобы ты был здесь.

— Мне тоже.

— Может, вернешься? Завтра?

— Не могу. Дентон не говорил тебе? Тут довольно запутанное дело.

— Значит, я буду тебе мешать?

— Нет, конечно. Только ничего не получится.

— А когда-нибудь получится?

Вот это вопрос. Всем вопросам вопрос. Он взглянул на пол, на грязь на свих ботинках, на ковер с каким-то нелепым узором.

— Не знаю, — сказал он. — Тут черт-те что. Я не могу просить тебя совершить прыжок в пустоту. Я не могу гарантировать, что тебе тут понравится.

— Значит, никто не может.

— Да, если говорит правду. Мы не можем предсказывать будущее. Только использовать настоящее, чтобы оно вело нас, полных надежды, в нужном направлении.

— Ты веришь в это, Томми?

— Всем сердцем.

— Я люблю тебя.

— Я знаю. И потому верю.

Глава 12

Мэгги повезло. Он появился из паба один. Она надеялась на это, с тех пор как увидела его велосипед, прислоненный к белым воротам, которые вели на автостоянку при отеле. Его трудно было не заметить, этот старый женский велосипед, когда-то сокровище его старшей сестры. После ее замужества Ник присвоил его, ничуть не заботясь о том, как странно он выглядел, когда крутил педали, возвращаясь на ферму Скелшоу в своей старой кожаной куртке, с висящим на руле транзистором. Из динамиков обычно рок-н-роллило что-нибудь наподобие «Депеш мод». Ник был без ума от этой группы.