Картина без Иосифа - Страница 73

У Деборы доминировала страсть, у него — рассудок. Ему нравилось думать, что такая разница их натур создавала фундамент из льда и пламени, на котором и зиждился их брак. Но теперь его способность мыслить лишь подливала масла в огонь во время возникавших конфликтов. Особенно остро она реагировала на вопрос об усыновлении. Переходила от гнева к обвинениям и слезам с такой головокружительной скоростью, что он не знал, как ее успокоить. И когда спор в очередной раз заканчивался тем, что она, хлопнув дверью, вылетала из комнаты, из дома или, как в это утро, из отеля, он все чаще и чаще издавал вздох облегчения и все реже ломал голову над тем, не подойти ли ему к этой проблеме под другим углом. И хотя считал, что ищет варианты, в действительности даже не пытался это делать.

Он потер занемевшие шейные мышцы. Они служили первичным индикатором силы стресса, что он пока отказывался признать. Он пошевелился. Полы халата немного разошлись. Холодный воздух пополз по здоровой правой ноге и заставил обратить внимание на левую, которая ничего не чувствовала. Он сделал это без особого интереса. В последние годы он уделял больной ноге мало времени, не то что до женитьбы, когда он словно одержимый возился с ней каждый день.

Объект его внимания был всегда тот же самый: он проверял мышцы на степень их атрофии, чтобы избежать дезинтеграции, частой спутницы паралича. Стиснув зубы, после месяцев физиотерапии и упражнений, он восстановил функции левой руки. Однако нога сопротивлялась любым попыткам реабилитации, будто солдат, не желающий исцелиться от психических ран, нанесенных войной, словно они одни были свидетельством его героического прошлого.

«Многие функции мозга до сих пор покрыты туманом, — говорили доктора, пространно объясняя, почему он смог вернуть себе руку, а ногу не может. — Когда голова получает такую серьезную травму, как ваша, трудно гарантировать полное выздоровление».

После чего начинался перечень всяческих «возможно». Возможно, со временем она полностью восстановится. Возможно, однажды утром, проснувшись, он сможет шевелить пальцами ног и сгибать колено. Но прошло двенадцать лет, а этого так и не случилось. И вот после иллюзий первых четырех лет он стал держаться за то, что у него осталось. Пока он сможет тормозить разрушительное действие атрофии на мышцы, все будет в порядке.

С дезинтеграцией он боролся с помощью электрического тока, понимая, что эффекта это не дает, но не такой уж большой грех желание выглядеть совершенным физическим экземпляром, если даже надежды на это и мало.

Он ненавидел свою безобразную походку, и хотя с годами свыкся с ней, порой у него мгновенно покрывались потом ладони, когда он замечал нездоровое любопытство в глазах незнакомых людей. Не такой, как мы, говорили их взгляды, другой. И, поскольку он в самом деле был другим из-за физических ограничений, связанных с его инвалидностью, и не мог этого отрицать, в присутствии посторонних он чувствовал это с особой остротой.

По нашим представлениям, люди должны ходить, говорить, видеть и слышать. Если они не могут делать это нормально, мы ставим на них клеймо, избегаем контакта, вынуждаем их отказаться от желания считать себя полноценными, хотя само по себе понятие полноценности никак не определено.

В ванной зажурчала вода, уходя в трубу, и он поглядел на дверь, подумав, не эта ли причина лежит в корне сложностей, которые возникают у них с женой. Ей хочется естественной вещи — нормы. А он давно уже уверился в том, что нормальность не обладает достаточно убедительной внутренней ценностью.

Оттолкнувшись от кресла, он поднялся на ноги и прислушался к ее движениям. Плеск воды говорил о том, что она только что встала. Сейчас она перешагнет через бортик ванны, протянет руку за полотенцем и обернет его вокруг тела. Он постучал в дверь и открыл ее.

Она вытирала запотевшее зеркало, ее волосы свисали на шею бесчисленными сосульками из-под тюрбана, который она соорудила из второго полотенца. Она стояла к нему спиной, и он увидел на ее плечах и позвоночнике мелкие бисеринки пота. Как на ногах, гладких и стройных, смягченных гелем, наполнившим ванную ароматом лилий.

Она взглянула на свое отражение и улыбнулась. На ее лице была написана нежность.

— По-видимому, между нами все кончено, окончательно и бесповоротно.

— Почему?

— Ты не пришел ко мне в ванную.

— Ты не позвала.

— Я посылала мысленные призывы весь обед. Неужели ты их не получил?

— Так это твоя нога толкала меня под столом? То-то я подумал, что на Томми не похоже.

Она засмеялась и отвинтила крышку лосьона. Он наблюдал, как она наносит его на лицо, разглаживает. Мышцы шевелились под круговыми движениями ее пальцев, и он ради тренировки мысленно называл их по-латыни: trapezius, levator scapulae, splenius cervicus. Это чтобы направлять мозг в нужном ему направлении. При виде Деборы, свежей и порозовевшей после ванны, у Сент-Джеймса пропала всякая охота выяснять с ней отношения.

— Прости, что привез эти бумаги на усыновление, — сказал он. — Мы ведь договорились, но я не сдержал слова. Надеялся обсудить с тобой эту проблему здесь, на природе. Отнеси это на счет мужского эгоизма и прости меня, если можешь.

— Прощен, — заявила она. — Только здесь нет проблемы.

Она завинтила крышечку лосьона и принялась растираться полотенцем с удвоенной энергией. Заметив это, он не сказал больше ни слова, пока она не надела халат. Откинувшись назад, она стала пальцами расчесывать спутанные волосы, вместо того чтобы взять щетку. Тогда он снова заговорил, осторожно выбирая слова: