Картина без Иосифа - Страница 150


К оглавлению

150

Сент-Джеймс оставил Линли внизу, а сам поднялся наверх за пальто и перчатками Дебора сидела на кровати, обложенная подушками, запрокинув голову, сложив на коленях руки.

— Я солгала, — сказала она, когда он закрыл дверь. — Думаю, ты это понял.

— Я знал, что ты не устала, если ты это имеешь в виду.

— Ты не сердишься?

— За что?

— Я плохая жена.

— Только потому, что не хотела слушать про Джульет Спенс? Не уверен, что это так. — Он достал из шкафа пальто, надел и нашарил в кармане перчатки.

— Значит, ты идешь с ним. Чтобы покончить со всем этим.

— Мне будет спокойней, если ему не придется идти одному. В конце концов, я втянул его в эту историю.

— Ты хороший друг, Саймон.

— Он тоже.

— Ты и мне хороший друг.

Он подошел, сел на край кровати. Накрыл ладонью ее сжатые в кулаки руки. Она разжала один кулак, и он почувствовал, что у нее на ладони что-то лежит. Камень, с двумя кольцами, нарисованными на ярко-розовой эмали.

— Я нашла его на могиле Энн Шеферд, — сказала она. — Он напомнил мне о браке — кольца и как они нарисованы. С тех пор я ношу его с собой. Я думала, мне поможет в наших с тобой отношениях и я стану лучше.

— Я не жалуюсь, Дебора. — Он поцеловал ее в лоб.

— Ты хотел говорить. Я — нет. Прости.

— Я хотел прочесть проповедь, — произнес он, — а это не разговор. Ты не захотела слушать, и в этом нет твоей вины. — Он встал, надел перчатки. Достал шарф из комода. — Не знаю, сколько времени это займет.

— Не важно. Я подожду. — Она положила камень на столик.

Линли ждал на крыльце. Он смотрел, как на свету, падавшем от уличных фонарей и домов вдоль дороги на Клитеро, тихо и неумолимо идет снег.

— Она была замужем только раз, Саймон. За этим самым Янапапулисом. — Они шли к автостоянке, где он оставил «рейнджровер», взятый напрокат в Манчестере. — Я пытался понять, как Робин Сейдж принимал решение, и пришел к такому выводу. В конце концов, она неплохая женщина, любит своих детей и была замужем только раз, несмотря на свой стиль жизни до и после этого брака.

— Что с ним случилось?

— С Янапапулисом? Он подарил ей Линуса — четвертого сына — и потом связался с двадцатичетырехлетним парнем, только что прибывшим в Лондон из Дельф.

— С вестью от оракула?

— Он привез кое-что получше, — улыбнулся Линли.

— Она рассказала тебе и остальное?

— Косвенно. Сказала, что у нее слабость к смуглым иностранцам: грекам, итальянцам, иранцам, пакистанцам, нигерийцам. Говорит, они только пальцем ее поманят, а она уже беременна. Непонятно почему. Только отец Мэгги был англичанин и тот еще фрукт, как она говорит.

— Ты поверил в это? И в то, как Мэгги получила травмы?

— Поверил ли я, не имеет значения. Робин Сейдж поверил. И отправился на тот свет.

Они сели в машину, и мотор заурчал. Линли дал задний ход, и они выбрались через лабиринт машин на улицу.

— Он остановил свой выбор на морали, — заметил Сент-Джеймс. — Принял сторону закона. А что бы сделал ты, Томми?

— Я бы вник в эту историю, как сделал он.

— Выяснил бы правду? А потом что?

Линли вздохнул и поехал на юг по дороге на Клитеро.

— Бог мне помог, Саймон. А так не знаю. Я не обладаю той моральной правотой, которой, видимо, обладал Сейдж. Для меня нет ни белого, ни черного в этой истории. Только серое, несмотря на закон и мои профессиональные обязательства перед ним.

— Но если бы тебе пришлось решать?

— Тогда все свелось бы к преступлению и наказанию.

— Преступление Джульет Спенс против Шей-лы Коттон?

— Нет. Преступление Шейлы в отношении девочки: во-первых, она оставила ее с отцом, что дало ему возможность причинить ей травму, затем бросила одну в машине ночью, и ребенка похитили. Пожалуй, она заслуживает того, что у нее отняли дочку на тринадцать лет — или навсегда — за эти ее преступления.

— А потом что?

Линли посмотрел на него:

— Потом я попадаю в Гефсиманский сад и молю, чтобы кто-то еще выпил чашу. Что, как я полагаю, делал и сам Сейдж.


Колин Шеферд видел ее в полдень, но она не пустила его в коттедж Мэгги больна, сказала она. Температура высокая, озноб, расстройство желудка. Побег с Ником Уэром и сон на каменном полу — пускай не всю ночь — сделали свое дело. Она и эту ночь плохо спала, но сейчас заснула, и Джульет не хочет ее будить.

Она вышла на улицу, чтобы сообщить ему об этом, закрыла за собой дверь и стояла, дрожа от холода. Вышла она, видимо, чтобы не пустить его в коттедж, и стояла на холоде, чтобы он скорей уехал. Если он любит ее, то не станет долго держать ее на холоде, видя, как она дрожит.

Язык ее тела был достаточно красноречив: судорожно скрещенные на груди руки, пальцы, вцепившиеся в рукава ее фланелевой рубашки. Но он сказал себе, что это всего лишь холод, и стал искать подоплеку в ее словах. Он всматривался в ее лицо, заглядывал в глаза и прочел вежливость и сдержанность. Она нужна дочери — и не бросит ее, если он не эгоист, то должен это понять.

— Джульет, когда мы сможем поговорить? — спросил он.

Она бросила взгляд на окно спальни Мэгги:

— Я должна быть рядом с ней. Ей снятся кошмары Я тебе позвоню, как только смогу, хорошо? — И тут же ускользнула в коттедж, тихонько закрыв за собой дверь.

Он слышал, как в замке повернулся ключ.

Ему хотелось крикнуть:

— Ты забыла. У меня есть свой собственный ключ. Я могу заставить тебя говорить со мной. — Но вместо этого он долго смотрел на дверь, пересчитал все шурупы, стараясь унять бешено колотившееся сердце. Его разбирала злость.

150